Несколько слов о русской истории, возбужденных «Ис - Страница 2

Поэтому преобразование Петра есть решительно уже переворот, революция, а в этом и заключается особенность и историческое значение его дела. Напрасно говорили (я сам напечатал это некогда), что Петр восстал против исключительной русской национальности. Исключительности в России не было вовсе; все полезное принималось и до Петра, только это не мешало русским оставаться русскими. Напротив, исключительность национальности (незнакомая России никогда прежде) явилась со стороны Петра. Петр именно стоял за исключительную национальность, только не свою, а западную, и повсюду истреблял всякое выражение русской жизни, всякое русское явление.

В самом деле, исключительности национальной не было никогда в допетровской России. Еще Нестор сказал, пересчитывая разные обычаи языческих народов: «Мы же христиане закон имамы един: елици во Христа крестихомся, во Христа облекохомся». Вот когда, и как хорошо и ясно, перейдены были границы исключительной национальности во имя христианской веры. Христианская вера – вот союз человеческий, вот союз наш. Все христиане – братья. Это истинное понимание христианской веры есть основание всей нашей истории: и в то же время то же святое учение научило русский народ, – эту изначала добрую почву слова Божия, – на всякого человека смотреть как на ближнего. Посмотрите на время междуцарствия, когда действовал народ, перечтите эти бесценные грамоты, в которых столько простоты, тихой, искренней, непобедимой силы, столько чистоты и святости. В начале грамоты говорится обыкновенно, от кого писана она, перечисляются все сословия, все русские люди, и с ними тут же и немцы и литовцы, и это не один раз. И теперь ни к немцам, ни к полякам в простом народе нет никакой ненависти. Но этот высокий христианский взгляд нашего народа был недоступен народам другим, гордым народам Запада, которые только теперь, и то в избранных своих, в некоторых сословиях дошли до человеческого взгляда русского народа, да и то больше как космополиты, следовательно, впали в новую ошибку. При этом истинном взгляде русского народа на другие народы, конечно, очень естественно принимать от них все хорошее. Так оно всегда и было. При Дмитрии Донском было принято огнестрельное оружие, при Иоанне IV – книгопечатание и т. д. Наконец, при Федоре Алексеевиче даже внутреннее военное устройство. Исключительность национальная не существовала у нас, и это обвинение есть призрак, изобретенный преобразованными Петром русскими, которые себя оправдывают этим, как креатуры Петра. Дух нашего народа есть христианско-человеческий. И вдруг среди него является исключительная национальность со всей своей дикостью, и эта национальность – чужая, которая гонит русскую жизнь, а вместе и весь высокий строй ее. Следовательно, дело Петра, как принимание (только) полезного от чужих стран, не внесло ничего нового; все это делалось и до него, но свободно, постепенно и самобытно. Великое дело Петра, как исключительное поклонение Западу, как исключительное отрицание всего русского, даже в языке и в одежде, как резкое насильственное, поспешное и подражательное преобразование, другими словами, как переворот, было точно дело новое, небывалое на Руси и не принадлежит к тем мирным изменениям, которые совершаются легко и неприметно; напротив, это именно переворот, и в этом отношении продолжателем Петр назваться не может. Нет, у него не было предшественников в Древней Руси. Хотя переворот Петра прямо подействовал только на верхние классы, но с изменением этих классов и народ, само собою разумеется, должен был стать в особые отношения. Таким образом, переворот подействовал на всю Россию, разным образом в ней обозначась. Россия разделилась на две резкие половины: на преобразованную Петром, или верхние классы, и на Россию, оставшуюся в своем самобытном виде, оставшуюся на корню, или простой народ. Разумеется, две эти половины, между которыми разрушена связь понимания, не остаются без соприкосновения, если не внутреннего, то внешнего; разумеется, одна действует на другую, и преимущества и выгоды играют здесь, конечно, большую роль. Из наших слов видно, что мы не согласны с г. Соловьевым, который называет Петра только продолжателем.

Что же касается до того, как разделять русскую историю, то, во-первых, признавая эпохи в истории, мы признаем и возможность ее разделения. Во-вторых, думаем, что русскую историю лучше разделять, как она сама себя разделила, т. е. по столицам: историческое разделение, собственно России принадлежащее, которое не приходится ни к какой иной стране.

Это разделение по столицам нуждается в объяснении. Прежде надо сказать, что русская столица вовсе не то, что столица в других государствах; в русской столице нет никакого исчерпывающего, деспотического значения, ничего централизирующего. Столица есть город, в котором более, чем в другом, вследствие каких бы то ни было причин, выражается мысль эпохи; в столицах сознает себя исторически народ; от этого в русской истории такое преемство столиц, нигде не виданное; от этого и история русская может делиться по столицам, как по эпохам. Каждая эпоха имела свою столицу, и наконец, когда Россия разделилась на две стороны, земскую и государственную, явились и две современные столицы.

Итак, проследим разделение русской истории, как мы это понимаем.

Новгород первый является на сцене истории. Он начинает русскую историю. Но Новгород нельзя назвать столицей. Призванная им Русь (варяги) оставалась там недолго и перешла на Юг. Это был первый стан ее, и только; почему так – на это объяснение уже дает сама история, об этом здесь распространяться мы не станем, но быль такова. Первая столица бесспорно Киев, мать городов русских.